или Кабуки наоборот
На премьере «Ревизора» в Театре молодежи (г. Владивосток) 20 и 21 июля 2019 г. актрисы заявлены на мужские роли. В Японии, например, большой популярностью пользуется театр Такарадзука, где выступают только женщины, часть труппы специализируется на исполнении мужских ролей. Нередко Такарадзука называют Кабуки наоборот, в котором выступают одни только мужчины. Кстати, русская классика регулярно появляется на афише театра Такарадзука. Экстравагантный ход для традиционного репертуарного русского театра сделал С.В. Мальцев, главный режиссер Иркутского академического драматического театра им. Н.П. Охлопкова.
2019-й объявлен Годом Театра в России, и одним из масштабных событий этого года является Театральная олимпиада. В год своего 25-летнего юбилея Театральная олимпиада впервые в истории пройдет одновременно в двух странах — России и Японии. Владивосток, будем считать, внес лепту в это грандиозное событие. Осмелюсь предположить, что наш женский «Ревизор» имел бы успех у японской публики.
В России постановкой «Ревизора» Н. В. Гоголя вряд ли можно удивить или вызвать полемику в обществе. К сожалению, классика воспринимается зрителем как должный ингредиент в афише того или иного театра и, к сожалению, зритель в большинстве случаев ждет от таких спектаклей иллюстративности. Хотя именно классика есть благодатный материал для современного прочтения, ведь мы с вами хорошо знаем сюжетную линию, а значит, готовы свободно рассуждать на поднятые автором пьесы темы. К счастью, несмотря на сезон отпусков, «Ревизор» Театра молодежи вызвал оживленный интерес как в профессиональном сообществе, так и у зрителей.
Всё внимание публики сосредоточилось на смелом ходе, предпринятом режиссером, когда мужские роли были переданы в женские руки. Видимо, мы настолько пропитаны классической постановкой «Ревизора», «отпечатавшейся на сетчатке» у поколения 40 и старше, когда фигуры Городничего, Земляники, Ляпкина-Тяпкина буквально визуально застыли в наших головах с бакенбардами и в сюртуках, что с трудом представляли себе такой ход. Не просто с трудом, но и воспринимали это заранее как посягательство на святое.
На пресс-конференции накануне премьеры режиссер напомнил об андрогинности текста Гоголя, по словам Станислава Валерьевича, не имеет разницы, женщина или мужчина работает с текстом пьесы, настолько он универсален. При этом ни один мускул не дрогнул на лице режиссера, как ни вглядывалась пишущая братия на говорившего. А это могло означать только одно – всё действительно идеально легло на задумку дать главные роли актрисам.
Объявление о том, что женщины будут играть мужские роли отвлекло на первых порах даже от сути пьесы. Насколько актуален «Ревизор» сейчас? Да стоит ли об этом говорить, мы все время ждем «Ревизора», это, к сожалению, в генах. Мы приспособились жить между его «приездами» и смеяться над собой, если все заканчивается не так, как мы предполагали. Подобный иммунитет вряд ли на пользу организму нашего общества. Но спектакль не об этом, скорее, такое положение вещей – данность, фон, на котором разворачиваются известные события.
Уже после первого дня премьеры были слышны опасения публики, что те, кто не читал Гоголя (имеются в виду, видимо, младенцы и младшие школьники), могут подумать, что так и надо. Опасения были связаны с тем, что уж больно естественным образом дамы влились в роли, а ну как еще подумают не читавшие, что Городничий был действительно женщиной. Такое мнение может быть воспринято только как похвала всему актерскому составу и смелости режиссера. Сейчас стало совершенно ясно, что он хорошо себе представлял возможности актеров театра и то, что нам казалось, граничило с авантюризмом, передавая мужской текст женскому составу, оказалось профессионально оправданным приемом.
На работу с этой пьесой у труппы был месяц. За столь короткий период, как вы понимаете, текст надо не только выучить, но и «присвоить». И желательно сделать это так, чтобы текст XIX в. не резал ухо современному зрителю. С этим прекрасно справилась Городничая (М. Зизенкова-Наумова) и вся ее команда «слуг народа»: смотритель училищ (Е. Серебрянская), судья (Е. Варивода), попечитель богоугодных заведений (Т. Донская). Сколько времени ушло у режиссера, чтобы выносить идею, остается только догадываться, но все мы понимаем, что месяцем здесь дело не обошлось.
Сидя в зале, забываешь очень скоро про отсутствие пресловутых бакенбард и сюртуков. Актрисы были естественны, были самими собой, легко вошли в образы чиновников, так точно описанных Николаем Васильевичем. Следует отметить, что они не играли мужчин, не меняли голос или походку, как это делают актрисы мужского амплуа в Такарадзука. Они не становились брутальными, не «педалировали» мужской образ, даже в брюках появлялись достаточно редко. Режиссер не счел нужным фокусироваться на гендерной особенности, мы увидели классический спектакль о «холуйском недуге», как его и задумывал автор пьесы.
На первый взгляд спектакль получился о том, что женщины правят бал в современном обществе, о чем было немало сказано и на пресс-конференции. Ну, люди творческие, к коим относится не только режиссер, но и директор Театра Игорь Леонидович Селезнев, хорошо знают, что женщины любят ушами. Нам безусловно приятно, что мужчины наконец признали уже давно существующее, на наш взгляд, положение вещей. Ах, как ярко, и каким приятным украшением выглядит мизансцена, где главные действующие лица: Ляпкин(а)-Тяпкина(а), Земляника, Хлопов(а), взявшись за руки, победоносно поднимают их и с пафосом восклицают: «Город – наш!»… Тут-то и надо бы насторожиться.
Зная режиссерский стиль С. В. Мальцева, у которого нет ни одной плоской постановки, советую зрителю не расслабляться. Его спектакли – это всегда шкатулка с секретом, а у некоторых зрителей типа Вашего покорного слуги распаковка увиденного занимает несколько дней. Станислав Валерьевич — ученик Б.Г. Голубовского (ГИТИС), и о Мальцеве вслед за его учителем можно так же сказать, что в его спектаклях «зримо и точно проявилось открытое, прямое, неравнодушное стремление как можно глубже познать человеческие страсти» (см. http://kuvaldn-nu.narod.ru/Golubovskiy.htm).
Музыка всегда была и остается сильной стороной в постановках С. В. Мальцева. Всегда точный выбор темы и чувство меры, которое позволяет использовать музыку как стимулятор для нервных окончаний зрителя. Точно найдена интенсивность, с которой волна музыки поднимается все выше в сцене вранья (Монолог Хлестакова). Эта сцена – настоящее крещендо всего спектакля — решена в лучших традициях «дурного сна»: «девушки в кушаках с распущенными волосами», звон гитары, эксцентричный хор, цыганщина и беспредельное расширение сознания Хлестакова до самых до вершин: «Иван Александрович, ступайте департаментом управлять!».
Символизм визуального ряда наряду с музыкальным оформлением заслуживает отдельного разговора. Недаром директор театра на пресс-конференции не смог промолчать о количестве костюмов, число коих перевалило за 90. Безусловно, костюмы и сценография это одна из самых ощутимых затратных статей в любом театре, но в данном случае костюмы сообщали нам дополнительную информацию, без которой образы были бы не полны. К тому же действие происходит на фоне и внутри гигантской шинели, «откуда мы все родом», как сказал перед спектаклем С. В. Мальцев. Нелегко пришлось пошивочным и бутафорским цехам. Вплоть до разработки афиши всей визуализацией занималась художник-постановщик и художник по костюмам С. Зарубина. Отдельно хочу обратить внимание зрителей на эффектное появление «сапог» вертикали власти. Они спускаются сверху в виде узких баннеров-колонн с изображением бесконечно длинных ног в обтягивающих белых рейтузах, обутых в сапоги.
Костюмы отображали ту самую метаморфозу героев, без которой невозможно ни одно художественное произведение. Откуда начали свой путь и к чему пришли – явно свидетельствовали покрой и цвет. Некоторые модели явно говорили о том, что художник-постановщик погрузилась очень глубоко в замысел режиссера. В финале, например, дочь Городничей (О. Белоконь) вышла в чем-то вроде винтажного свадебного платья с парижского подиума с примесью стиля «гранж». На костюмы выпала серьезная роль уйти от сюртуков. Наиболее четкое попадание в костюмах произошло для образа Осипа, слуги Хлестакова: сначала мы видим его в пиджачишке и штанах с невнятными коленями, а затем наблюдаем на нем черную ливрею с красным кантом.
Главный же герой – чиновник из Петербурга господин Хлестаков – от запыленного пальтишки псевдоаглицкого сукна эволюционирует в остромодный эстрадный черно-красный сюртук-пиджак, эффектно смотрится плавная линия границы черного и красного на пиджаке. Особенно хороши моменты, когда мы видим отчетливо профиль актера, развёрнутого почти спиной к зрительном залу. И эта линия, как бы начинаясь от лица и продолжаясь до локтя отставленной руки, придает динамики всему визуальному пространству сцены. Это напоминает работу японских актеров Кабуки, использующих прием «миэ», когда фигура актера застывает на несколько секунд, фиксируя эмоциональный накал. Знаменитая немая сцена в конце «Ревизора», если вспомнить о миэ, является, видимо, не чем иным, как супер-миэ.
Связь Осипа и Хлестакова через цвет (черно-красный) также ясно читается, отделяя их от остальных актеров. Кстати, всё начинается с Осипа, слуги Хлестакова (А. Мягких). Режиссер начинает спектакль с него, следуя авторскому тексту. Осип неожиданно появляется из зрительного зала, ворча замечательно поставленным голосом с неожиданно приятными обертонами: «Второй месяц пошел, как уже из Питера! Профинтил дорогою денежки, голубчик, теперь сидит и хвост подвернул, и не горячится». Появление актеров из зрительного зала, проход через зрительный зал – прием давно известный и в некотором роде небезопасный. Такой выход может разрушить созданную атмосферу, контакт со зрительным залом. Но режиссер решил начать создавать атмосферу не на сцене, а в зрительном зале, с самого начала вовлекая нас в действие. Стало понятно, что просто отсидеться не получиться, чай, в театр пришли, пора активизировать мозг.
Голос Осипа, его естественная манера держаться свободно хоть с барином, хоть со зрителями, превратились в некий стержень спектакля. На афише спектакля, если вы обратили внимание, изображены инь (темное начало) и ян (светлое). Универсальность этого образа далеко не ограничивается взаимоотношением между мужским и женским, как мы привыкли думать. Инь и Ян – взаимодействие двух основных энергий, упрощенно говоря, Света и Тьмы, которые всегда находятся в движении. Осип и Хлестаков представляют собой постоянное движение этих двух начал. Хлестаков на свету, Осип – в тени, затем они меняются местами, и так постоянно на протяжении всего спектакля, что сообщает ему внутренний ритм. Осип спасает Хлестакова от просителей («народ»), когда тот отчаянно просит о помощи – столкновение с реальностью дается нелегко.
Несмотря на то, что дамы заняли всю сцену, мужской состав труппы не разочаровал. Совершенно мягко влился в актерский ансамбль супруг Городничей, он же пап`а (И. Смирнов). ПапА появляется на сцене в косметической маске, домашнем халате, собирает последние сплетни и мимоходом учит жизни дочурку в перепалке по поводу, что надеть: «Свинья неблагодарная!». Здесь у него текст Городичихи, которую Гоголь характеризует как «провинциальная кокетка». Надо отдать должное актеру, нигде нет перегиба с кокетством, опять же он не играет женскую истеричность и не является прямым переложением образа Городничихи на мужчину, он всего лишь мягче, чем его жена, волею режиссера сделавшая карьеру Городничего.
Два вечера премьеры, и два совершенно разных ощущения от спектакля, как будто это были совершенно разные пьесы. А всему виной трактовка актерами роли главного героя – Хлестакова.
Как черт из табакерки он появляется из дорожного сундука. Капризный, как дитя, эдакий enfant terrible, сочетающий в себе авантюризм и инфантилизм одновременно. Он невероятно гибок и приспосабливаем, режиссер нашел красноречивый ход – Хлестаков повторяет за собеседником жесты и слова. Как вы знаете из бытовой психологии, этот прием позволяет войти в пространство говорящего, сделаться с ним одним целым, а там и до манипуляций недалеко. Прорисовывая нам характер Хлестакова, режиссер наполнил мизансцены поразительными деталями. Например, ловкость, с какой Хлестакову удалось поймать муху, безуспешно терроризируемую трактирным слугой. Вы бы пробовали когда-нибудь рукой ловить мух… А ему удалось. Но он ее выпустил, он беззлобный. Жизнь должна приносить радость. Никакого злого умысла в Хлестакове нет. Великим и ужасным его сделала фантазия чиновников. А он вошел в этот образ, играя.
Игра – Бог нашего времени. Как Николай Васильевич это мог видеть и так точно описать почище Льюиса Кэррола, которому пришлось выдумывать сказку про Зазеркалье, а Гоголю всего лишь описать своим талантливым пером российскую действительность. Ведь Хлестаков — ничто, как потом и призналась Городничая в отчаянном прозрении. Образ Хлестакова возникает из ниоткуда благодаря такой технике, которую хорошо знают в живописи. Для того, чтобы нарисовать дыру, ни в коем случае не надо рисовать круг и закрашивать его черным, необходимо нарисовать все объекты вокруг воображаемой дыры, и тогда она у вас появится сама собой объемная и глубокая. Потому так важны все абсолютно персонажи в этой пьесе, они все вместе создают Хлестакова.
Хлестаков первого дня премьеры (С. Рюмкин) — невероятно точное попадание в «героя нашего времени», если бы он в финале появился в худи (hoodie — любимая одежда программистов), это не вызвало бы удивления. Хлестаков находится, как он полагает, внутри виртуальной игры, ему предлагают «несгораемую жизнь», он берет, ему дают бонус за прохождение уровней, он берет. А что не так? Все такие милые! Не удивительно, что они друг друга не поняли, ведь они из разных миров. Друг Тряпичкин, которому пишет Хлестаков о том, что произошло, вызывает прямую ассоциацию с блоготворчеством, несмотря на то, что Хлестаков шлепает по клавиатуре печатной машинки, а не Apple (ну, заморочился с винтажной техникой).
Сцена вранья лично мне очень по сути своей напоминает презентации Стива Джобса на фоне большого экрана, где демонстрируются преимущества перед нами очередного iPhone.
Получился спектакль о разнице в мировоззрении между поколениями. Но советую смотреть обоих Хлестаковых, если первый (С. Рюмкин) это, скорее, мечтатель без тормозов и ветрила, такие не боятся будущего и создают стартапы, то в трактовке И. Синицына получился хорошо нам знакомый Хлестаков – авантюрист-гедонист.
Оставался у меня только один вопрос, зачем в начале спектакля режиссер делает перекличку монолога Осипа и отрывка из «Мертвых душ» о птице-тройке, хорошо нам известного со школьной скамьи. Мол, Русь, куда несешься ты… «и вон она понеслась, понеслась, понеслась!». На помощь пришел Иосиф Бродский. В своих рассуждениях о том, что дал XX век человечеству, он говорит о бешеном ускорении. Судя по Гоголю, началось оно в XIX веке: «Не так ли и ты, Русь, что бойкая необгонимая тройка несешься?.. что значит это наводящее ужас движение?..». Хлестаковы пришпорили коней? Два разных актера дали две разных трактовки этого ускорения: возможен как прогресс, так и регресс.
Думаю, такого прочтения хорошо знакомой пьесы никто не ожидал. Теперь ясно, почему не дрогнул ни один мускул на лице режиссера во время пресс-конференции, почему он был подозрительно спокоен, насколько это возможно в предпремьерной нервотрепке, — он нашел своего Хлестакова, пьеса, написанная в 1836 году, актуализировалась.
О. Сумарокова
Цитаты текста Н. В. Гоголя по http://www.literaturus.ru/
© Literaturus.ru : Мир русской литературы
Фото: М. Бородина