ТОРУ КАМЭИ

Toru Kamei4 В повседневной жизни харбинских обывателей было мало чего примечательного в отношении изобразительного искусства. Может быть, старшие харбинские жители и припомнили что-либо, может быть у кого-то в городе и были частные коллекци, но чтобы нас, школьников, в сороковые годы школьной поры, куда-нибудь водили, не припомню. Как-то не приходилось бывать на каких-либо выставках художников или скульпторов. Их не было, разве что в частных коллекциях. Из сегодняшней печати, очень интересно было прочесть в «Неизвестном Харбине» и в последовавшем «Русском Харбине» у Е.Таскиной, что в 20-е годы недалеко от Соборной площади находилась студия рисования и живописи «Лотос», где преподавали русские художники, бежавшие в Харбин после революции. Но, уже в моем поколении, а это было время войны, тема искусства отошла как-бы на последний план, на первом было – выживание. В городе не было ни галереи, ни даже простого зала, где бы выставлялись чьи-то работы или репродукции известных мастеров. А в эмигрантских школах не прививали этот вид искусства. Старожилы Харбина помнят, что устраивались маленькие выставки художников в клубе американского колледжа ХСМЛ (Христианский Союз молодых людей), у Чурина. На слуху была фамилия художника Степанова, но он мне был известен в то время, как художник-декоратор, писавший декорации к постановкам в местных харбинских театрах. Об известных тогда художниках Кичигине и его супруге Кузнецовой-Кичигиной, вышедших из «Лотоса», где Кичигин преподавал, а Кузнецова делала свои первые шаги, я прочла у Е.Таскиной и в газете «На сопках Маньчжурии» последних лет, когда там появилось известие о них, и о том, что она, живя в Ярославле, передала все свои акварельные работы, написанные в далекие времена в Китае, Ярославскому художественному музею.

Оказалось удивительным, что уже живя на Родине большую часть своей жизни, я узнала о Китае, своей малой родине, намного больше, чем в том отрезке времени, отпущенном в начале жизненного пути, когда беззаботное детство и сплошная эйфория молодости не оставляют мысли задумываться о чем-то вечном непреходящем, которая (молодость) в конце концов заканчивается, и наступают суровые будни. Да и родительское воспитание, эти повседневные заботы, как выжить , когда все шатко и неизвестно, какой будет завтрашний день. А жили-то одним днем, не накапливали ничего. Не было постоянной материальной базы у отца, который, оторвавшись от своих корней, имея за плечами коммерческое Toru Kamei3 училище и горький опыт младшего офицерского чина, пробивался случайными работами, чтобы хотя и маленькой семье, но как-то суметь обеспечить существование.

Мама водила в кино «Ориант» на детские фильмы. Благодаря знакомству и дружбе родителей с Неровновыми, жившими при Коммерческом Собрании и школе, Коммерческий клуб был часто посещаемым, туда водили на постановки балета для детей, где, как сейчас помню, танцевала Сусанна Слоущер. В памяти осталось изумрудное морское дно с танцующими рыбками и морскими диковинными обитателями, и чудные декорации подводного мира, и сказочные костюмы балерин, такая фантастика! Были и пьесы и концерты. Страшен был «Вий», впервые увиденный в Комсобе, хотя я и сидела где-то на балконе на приставном стуле. А в Украинском клубе, здание которого позднее стало нашей школой, были постановки пьес Булак-Арцимовского «Запорожец за Дунаем» и «Наталка-полтавка», с  большим удовольствием на которые я ходила уже самостоятельно. Вот и все, так называемые, интеллектуальные радости! Где было знать о русских художниках в то время?

Большая часть знаний о Харбине пришла, когда началось сближение соотечественников земляков, когда исполнилось Харбину 95, 100 лет, и в начале девяностых годов появились в печати такие газеты, как «Харбинъ», «На сопках Маньчжурии» по инициативе ассоциации друзей Харбинского Политехнического института. Позднее стал выходить журнал «Русская Атлантида». Много появилось документальных изданий о русском Китае. Всем хотелось высказать о той своей жизни подробнее, описать наряду с отрицательными сторонами и добрые воспоминания, ведь ни много, ни мало, а прошла жизнь трех поколений на чужбине, и за пол-столетия было о чем сказать.

В эмигрантской школе, в которой я училась, после главных и обязательных – Закона Божиего, японского языка и Государственной морали шли общеобразовательные предметы и потом уже рисование и труд, пение. Были интересные уроки, на которых мы рисовали что-то, но кроме морковки в первом отделении начальной школы ничего припомнить не могу. Клеили и раскрашивали всякие бумажные игрушки для украшения елок к Рождеству, мальчики выпиливали лобзиком и выжигали всевозможные деревянные картинки и разные коробочки. Вот собственно то, что могли дать нам наши эмигрантские учителя под диктовку учебной программы Бюро, ведомой в свою очередь японцами, если просто сказать.

Люди, владевшие собственными фотоаппаратами, увлекались фотографированием, да и то последних было не так много. Вот бродячие уличные фотографы, на них был большой спрос, особенно в людных местах отдыха на пляжах Сунгари, в Городском парке, возле храма Дзинцзя, вот, пожалуй и всё.

Японцы, жившие в Харбине в сороковых годах, любили фотографировать наши православные храмы, особенно Свято-Николаевский собор, который невозможно было оставить без достойного внимания, на столько он был притягательно торжественно величественнен и красив, и японцы естественно не могли оставить его без внимания и делали любительские снимки. Софийский собор на Пристани также попадал в любительский объектив, а за ним католический костел, лютеранская кирха на Большом проспекте. Японцев, оккупировавших Северо-Восток Китая и в частности Харбин, не могло не удивлять европейское зодчество,  особенно тех, кто впервые прикоснулся к европейской культуре, да еще в маньчжурской действительности.

Toru Kamei 2Может быть, кто-то и сидел за мольбертами возле храмов и писал свои этюды, но в силу моей ненаблюдательности это как-то не сохранилось в памяти. И вот это, выпавшее из поля зрения событие, всплыло через добрые пять десятков лет, да где еще, в Этнографическом музее приморского городка Находка! Вот об этом событии я и хочу рассказать.

Было это в 1995 году. В местной газете появилось объявление: «Японский художник Тору Камэи. Акварель». Стоило того, чтобы пойти на выставку японца. Как ни крути, а кто, как ни мы, жившие во время японского присутствия в Китае, видавшие всякое от них, должны были оценить их и в этом проявлении. На фоне тогдашней обстановки создавшегося давления на население, особенно коренное, смешно было бы говорить об искусстве, о его высоком предназначении проявления гуманизма.

Итак, выставка картин художника Тору Камэи в местном Этнографическом музее. В начале знакомства с его работами, а это был японский пейзаж на фоне величественной Священной горы Фудзи во всякую погоду и в разное время суток, картины на морские темы тоже в разную погоду, берег моря в часы отлива, качающиеся лодки рыбаков. Японские «карточные» домики, так устроенные, что в частые землятресения такой домик не опасен для жилья, синтоистские храмы в тени деревьев, весенний цвет сакуры и много чего еще, на чем отдыхает глаз, и можно часами любоваться всему увиденному такому чудесному незнакомому миру. И тут же в памяти всплывает детская песенка: «Хару га кита, хару га кита …» — Весна пришла, весна пришла …

И вдруг в одном из залов, как удар молнии, как гром средь музейной тишины вокруг, передо мной возник величественный неповторимый, узнаваемый из сорока сороков – наш харбинский Храм, наш С О Б О Р . . . Стою в оцепенении. Думаю. Надо пойти спросить, как и когда написан. Все ясно, художник написал его не по памяти. Вот и у входа в ограду Собора стоит катафалк. Всё так, как и тогда в далекие времена, значит в Храме покойник, ждущий отпевания… Как и тогда лошадь, но не обряжена в погребальную попону … На заднем плане картины слева здание, в нем на первом этаже «Писчебумажный магазин и календари» хозяина Фоменко. На верхнем этаже — Ильинская больница. Всё, как и было… Собор врезался в памяти на всю жизнь. Он находился на пути в мою школу на Таможенной улице, пройти мимо было невозможно, чтобы не забежать и не полюбопытствовать, кого хоронят. Это было любопытство подростков, до жгучего страха после увиденного, но пока все же надо было забежать, не страшась смешанного запаха уже начинающегося тлена с запахом ладана…

Или другое дело – чья-то свадьба, о которой можно было судить по количеству легковых машин, опоясывающих кольцом решетчатую ограду Собора, богатая ли она, эта свадьба. Блеснули мысли, как молнии и прокрутили назад всю забытую картину прошлого… А вербная суббота, было где разгуляться мальчишкам в церковной ограде с уже пробивающейся зеленой листвой на деревьях, хлеставшим девочек по ногам с приговором «Верба хлест, бьет до слез!»… Рядом с изображением Собора картина Софийского Храма вдалеке, виден только купол, а на переднем его плане пристанской продуктовый рынок, где всегда была масса народа, рынок был богатый разными продуктами летом и зимой. Далее, картина — Toru Kamei1вход в Успенское кладбище, забытая дорога в «город мертвых», оставленных лежать в чужой земле многими нами, еще живыми и уже ушедшими, Мадяговская Алексеевская церковь, окольцованная старыми домишками …

Настала очередь ответа на мучивший меня вопрос: где он, этот Тору Камэи, который так внезапно способствовал выбросу адреналина в моем бедном помнящем сердце. Ничуть не прибавляю, но был неожиданный шок от увиденного, и хотелось быстро удовлетворить возникшее чувство жгучего любопытства. Познакомилась с директором музея, любезной Галиной Пантелеевной. «Да, Тору Камэи был в музее вместе с супругой в день открытия выставки своих картин». И я вдруг вспомнила, как накануне видела недалеко от своего дома прогуливавшуюся престарелую пару, в которой признала японцев, уж больно показалось, они кого-то напомнили, хотя были одеты вполне современно, но что-то, какие-то штрихи их вида и поведения говорили за то, что они японцы – он и она.

Он в те далекие годы служил солдатом Квантунской армии в Харбине. В свои 24 года бродил по городу с мольбертом, а может быть, просто с листком бумаги и карандашом и, делая наброски, любовался величественным Собором, нашими Храмами, бывал за Сунгари на Солнечном острове, как он написал мне потом в письме: «Остров Солнца». Очевидно, имел знакомство с русскими людьми, так как пробовал изучать и русский язык.

Я переслала письмо Тору Камэи с помощью Галины Пантелеевны оказией, в котором я писала, что хотела бы приобрести его картину «Собор». От него я получила в ответ два письма, где он пишет, что рад был бы в следующий приезд в Находку встретиться и поговорить, есть много приятных воспоминаний о городе Харбине и его жителях. Я ответила на оба письма почтой, но письма не доходили, был только1991 год …

В 1995 году прозвучал неожиданный телефонный звонок, звонила Галина Пантелеевна: «Из Японии в Находку снова приехал Тору Камэи и хотел бы с Вами встретиться, сейчас они с местным художником Лоханским на этюдах до вечера в заливе Америка». Но, встрече не суждено было состояться, мой поезд в тот вечер уходил в Харбин… И посланная мне картина «Собор», затерялась среди его владивостокских посредников…

Toru Kamei pismo

Вот письмо от Тору Камэи, присланное мне почтой. В один из конвертов были вложены визитка и фотографии с картин харбинских храмов. Но к великой досаде фотографу хотелось воспроизвести не так сам Собор, как катафалк на переднем плане, и Собор оказался обезглавленным …

Н.Н. Лалетина

Похожие записи:

  • ЯПОНЦЫ
    ноября, 16, 2009 | Русская Атлантида |
    "…Может быть, если будут на сайте мои Японцы, то кто-то и заинтересуется, хотя там есть кое-где неточности, но это ощущения и переживания четырнадцатилетней девочки, прожившей рядом с японцами такой короткий промежуток времени для истории! Я думаю, заметно, что наряду с отрицательными качествами японской оккупации Маньчжурии было много всего приятного и положительного. Были в моем детстве
  • ЯПОНЦЫ: Окончание
    августа, 4, 2010 | Русская Атлантида |
    О японском железнодорожном кооперативе Мантэцу.
    Как я уже говорила, мама пошла работать. В ее жизни это было событие. Со времени своего замужества она по анкете БРЭМа считалась иждивенкой отца, если не считать того, что она очень прилично шила и этим прирабатывала, периодически беря работу на дом. А тут вдруг приятельница тетя Тося, веселая хохлушка, полная
  • ЯПОНЦЫ. Продолжение: Школа
    февраля, 24, 2010 | Русская Атлантида |
    Слудущая страница моей прекрасной развеселой и полной событий – страхов, радостей и печалей, взлетов и падений, а порой и нелепых жизненных ситуаций – Ш К О Л А ! Но, об этом периоде следует рассказать подробно, не торопясь, но и не опаздывая, с японской вежливостью, низким поклоном нашим дорогим учителям и наставникам, тем незабвенным годам
  • ЯПОНЦЫ: Зима-весна на Таможенной
    июня, 2, 2010 | Русская Атлантида |
    VII. ШКОЛА. (Продолжение)
    Зима-весна на Таможенной. Зимой во дворе делать было нечего, вокруг снег, нужно было бежать в раздевалку, но пока одеванье-раздеванье, и большая переменка пройдет. Поэтому, наскоро позавтракав принесенными из дома, а это был кусочек черного хлеба с маслом, посыпанный сахаром и молоко, а то и жареным кусочком туфы, обычно толкались в вестибюле. Мальчишки боролись
  • ЯПОНЦЫ: Продолжение
    августа, 4, 2010 | Русская Атлантида |
    Гражданская самооборона.
    В сороковых годах, когда на западе уже во-всю бушевала война, все гражданское население Харбина перешло на самооборону. И тут сработал четкий японский порядок. Требования к этому мероприятию были очень высокие и серьезные. Попробуй, не исполни хотя бы малейшее требование из имеющихся на сей счет, и тебе не сдобровать! Дисциплина началась, что называется, палочная. Были

Добавить комментарий