ЯПОНЦЫ: Зима-весна на Таможенной

VII. ШКОЛА. (Продолжение)

Зима-весна на Таможенной. Зимой во дворе делать было нечего, вокруг снег, нужно было бежать в раздевалку, но пока одеванье-раздеванье, и большая переменка пройдет. Поэтому, наскоро позавтракав принесенными из дома, а это был кусочек черного хлеба с маслом, посыпанный сахаром и молоко, а то и жареным кусочком туфы, обычно толкались в вестибюле. Мальчишки боролись и норовили дать под ножку зазевавшимся, кто-то падал, бывала куча-мала! Девочки гуляли под руку парами, не обращая внимания на кутерьму переменки, мальчишки дергали их за косы, это считалось заигрыванием. Мы с нетерпением ждали теплых деньков, и когда они, наконец, приходили, все население школы высыпало на улицу во двор, вот тут уж начиналась настоящая жизнь.

Школьный двор являл собой нечто, где можно было играть на переменках, кататься на велосипеде и даже сажать цветы, что мы и делали. Но, однажды, придя в школу, услышали и нимало удивились, что сегодня будем сажать касторовые семена, а когда вырастим эти удивительные растения (касторка была в моем понятии ничто иное, как липкая тягучая гадость, которой периодически потчевали в экстренных случаях!), нужно будет собрать плоды для нужд японской армии, якобы касторка понадобится в авиации для военных самолетов. Слева от ворот был небольшой свободный участок, за ним возвышался в глубине двора уличный туалет и помойка. Надо сказать, что во дворе стоял еще и маленький домик, где жила все та же неизменная тётичка Князева, которая исполняла все ту же роль сторожихи и пекла вкусные булочки-плюшки. Так вот этот свободный участок решили «озеленить» и посадили касторку, и она своими высокими и пышными кустами с пальмовидными изумрудного цвета листьями прикрыла еще и задворки.

И вот, когда на кустах только появились плоды касторки, детвора начала наведываться на эти «плантации» и поедать их, как поедают весной недозрелые зеленые плоды наверно все дети. Наелась в тот злосчастный день и я. После уроков я отправилась в железнодорожную библиотеку – свой Храм, и тут как-то в момент пропал интерес ко всему окружающему. Книги, которые обменяла по абонименту, стали тяжелыми, как и сумка с учебниками. Надо было добираться до дома и как можно быстрей. Касторка вершила свое темное дело. Идти пешком далеко, трамвай ходит редко, осталось только ждать. Кое-как доплелась почти ползком домой, началась рвота и отвратительное состояние, все становилось ясно: отравление. К вечеру вернулась мама. Она в тот год по просьбе подруги, чтобы помочь ей, в первый раз и последний пошла поработать в японский кооператив «Мантэцу» убирать первый этаж администрации. Отец в то время был в Тоогене, и она решила занять время.

Но, сейчас речь не о кооперативе, о нем особо будет потом. Там всем работникам, в том числе и двум работающим русским женщинам, давали по продуктовой книжке на месяц продукты повышенного качества и ассортимента. И она в тот злополучный день принесла пол-головки настоящего свежайшего и так вкусно пахнущего голландского сыра в красной оболочке, и я, еще окончательно не оправившись после зеленой гадюки- касторки, с жадностью съела немного сыра… После этого случая запах сыра не только не могла переносить, но и не брала в рот его лет не менее двадцати!

Вслед за «касторовой кампанией» началась следующая. Объявили, что надо собирать спитой чай опять для нужд японской армии, на сей раз для армейских лошадок! Они де очень его любят в сухом виде. И вот мы с лета должны собрать по меньшей мере по одному дину (около 500г.), а то и больше. И собрать его надо к следующему 8 марта, потому что эта дата у японцев празднуется как День лошади. Ничего не скажешь, точно подмечено было японцами, глядя на советских женщин! В то время уже была в советском народе известная подпольная песенка: «Я и лошадь, я и бык, я и баба и мужик! Ой, спасибо Сталину, сделал меня барыней!» Но, мы-то и слухом не слыхали, это была крамола по теме, а потому, откуда и кто ее мог подслушать, из каких источников, «шпион» работал!

Весна в городе медленно, но верно вступала в свои права. Весь этот период приходился на Великий пост. И в это же время начинались песчаные бури, ветер гнал песок с пустыни Гоби. Выходить на улицу без газового платочка, повязанного на лице, было небезопасно, глаза слезились от носящегося непрестанно в воздухе песка, небо было желто-серым и, казалось, этому ненастью не будет конца. Еще в придачу к этому ежевесеннему возмущению пустыни Гоби, со стороны Славянки, где стояли две градирни электростанции, нет-нет, да и летели крупицы угля, и я не раз возвращалась домой с покрасневшими глазами в слезах от застрявших там «инородных тел». Однажды пришла плачущая, уголек прочно застрял в глазу, боль не проходящая, в придачу разболелась голова. Мама, во истину мудра, заложила мне, стенящей, добрый кусок борного вазелина, повязала платком и уложила спать. А утром черный негодник уголек оказался на повязке, и я, счастливая, завязав теперь уже обязательный газовый шарф, вприпрыжку поскакала в школу!

Весна манила и звала на улицу… В конце поста готовились к Вербному Воскресенью. Оно сулило теплую погоду и неизменные песчаные бури, начинались еврейские Кучки – праздник, когда пекут мацу, а он всегда сопровождался сменой погоды, дул с Гоби теплый ветер, неся бесконечный песок и окрашивая небо в желтый цвет.

В Вербную субботу бегали святить вербу в Собор, туда собиралась ребятня не только близ живущих, но и с других районов. Заранее покупалась верба обязательно с красивым бумажным цветочком, повязанная атласной ленточкой. Китайцы – молодцы, заранее знали, какой когда праздник и, загодя, готовили пушистые вербные букеты. А мальчишки тоже заранее собирались в церковной ограде с вербными прутьями, чтобы похлестать девочек по ногам. «Верба хлёст, бьет до слёз, верба красна, бьет напрасно!» А ноги-то были уже в носочках! Носочки и верба – это были символы весны! Как только пригреет солнышко, начинаешь ныть: мама, разреши надеть носки, уже тепло! Какое тепло, еще снег не везде растаял! Простудиться хочешь! Но, пришла вербная пора Весны!

С понедельника начиналась Страстная неделя, готовились к Пасхе, надо было поговеть. На Страстной мама говела в церкви Преображенья, а мы со школой – в храме Покрова у своего учителя Закона Божьего о.Иоанна Труфанова. В Страстной Четверг ходили с соседскими девочками в Корпусновскую церковь Преображенья, так было близко от дома, а надо было поздно возвращаться, Двенадцать Евангелий отстоять – дело не шуточное, да потом еще суметь принести домой Святой огонь, которым ставили крестики над входными дверьми, обереги от злых духов. Китайские фонарики успешно Огонь оберегали, но если у кого-то он вдруг затухал от дуновения ветерка, его дружно зажигали шедшие рядом подружки.

Существует поверье, что Страстной Четверг – это Чистый Четверг, и раным-рано нужно подняться со сна и при первых лучах восходящего солнца, прочтя молитву, умыться с колодца, или речки водицей, чтобы смыть все нечистое.

Праздник Св. Пасхи. В пятницу в два часа вынос Плащаницы, опять шли в ближнюю церковь Преображенья приложиться к Плащанице, убранной цветами. Сын Божий уже скорбно лежал, снятый с Креста.

В пятницу Отец красил яйца, он это дело никому не доверял, можно было только присутствовать при этом действе, или уже готовое окрашенное яичко перекатывать на чистом полотенечке, чтобы была равномерная окраска. Он мудрил над этим действом с давним опытом, еще приобретенным в детстве, семья-то была 9 человек детей! Даже никому не доверял покупать краски, для этого специально ходил к Чурину и брал только германскую, на пачке которой был обязательный зайчик с лукошком великолепных пасхальных яичек. Краски действительно были отменными, не просачивались внутрь, не пачкали рук, а, главное, все цвета были на столько насыщенными, такими яркими, что глаз радовался, глядя на это чудо, расположившееся кольцом вокруг заранее посеянного овса зеленой «полянки» в тарелке. (Скажу по секрету: недавно была в Германии в Карлсруэ, где в огромном магазине сплошь и рядом во всех отделах уже заготовлена пасхальная продукция –шоколадные зайцы и яйца всех размеров, от кнопочных и до великанских, и… краски! Краски в пакетах с зайчиками, в лукошках у которых разноцветные яички! Эх, была-не была, накупила всех, какие были! В память об Отце…)

У мамы была своя технология, здесь и мне хватало работы – красить в разноцветные цвета яички с помощью разноцветных лоскутков. Сначала надо было выбрать линяющие лоскутки хлопчатой ткани, порезать на мелкие кусочки, затем аккуратно ими обернуть сырое яичко, снова завернуть в тряпочку, обматать ниткой и только тогда можно класть в кастрюлю и варить!

Вся предпасхальная неделя проходила в посещении службы в храме и в домашних хлопотах – последних штрихов уборки жилища, развешивания штор, мытья полов, расстилания накрахмаленных салфеточек. Куличное тесто обязательно заводили в Чистый Четверг, и, если оно удавалось, то в пятницу куличи уже «отдыхали» на столе, прикрытые полотенцами. В укромном месте уже млела и истекала сладким сиропом готовая сырная пасха.

В пятницу же Отец коптил окорок на заднем дворе. Занятие это было нескорым. Надо было временами подсыпать опилки, следить за равномерным процессом копчения и временами следить за его готовностью. В субботу Отец отправлялся к Чурину в бакалейный и кондитерский отделы. Всегда каждый год в этот день он покупал до 7-8 различных сортов колбас, я уже не припомню всех их названий, была Испанская, Итальянская, с зеленым горошком внутри и с жирком, обрамляющим ее, словом, как он говорил, для украшения пасхального стола разнообразием колбас. А в кондитерском .. это сохранялось в тайне и выявлялось только, когда мы с мамой под утро возвращались с заутрени, папа не ходил в церковь, оставался дома, накрывал на стол и ждал нас.

Заутреня. Идем с мамой рано, часов в девять, чтобы встать возле Распятия, оно, как принято, справа, на мужской половине, и здесь посвободнее. В то время молящиеся в церкви придерживались правила: женщины стояли – слева на женской половине, мужчины – справа на мужской.

Долго, до бесконечности, тянется время. Читают «часы», и я начинаю изнывать и уставать от долгого стояния., хочется присесть, но негде, все скамейки заняты пришедшими тоже заранее старушками. Между тем, убранство церкви преобразилось, Плащаницу уже убрали, вокруг все иконы и Распятие наряжены в белое кружевное, везде живые цветы, но в самой церкви царит полумрак. Время, кажется, остановилось… но стрелки хотя и медленно, приближаются к тому Светлому и Великому, что вот-вот сейчас произойдет – воскреснет Сын Божий Иисус Христос! Наконец началось главное – духовенство, хор, прихожане, всё пришло в движение. Уже несут хоругви к выходу, начинается крестный ход трижды вокруг маленькой нашей церкви Преображенья. А мы стоим и ждем по-прежнему у Распятия. И вот сначала тихо, затем все слышнее «Ангелы поют на небесех…» Двери распахнуты, Храм в ярких огнях, и отец Александр Кочергин громким голосом радостно возглашает: «Христос Воскресе!», и радостный ответный возглас молящихся – «Воистину Воскресе!» И начинается заутреня! Я засыпаю находу, но в Светлую ночь это невозможно, грех, снова собираюсь с мыслями, молюсь и радуюсь, заутреня кончается. Мне семь-восемь лет!

Мой Отец, несмотря на свой суровый нрав, был добрейшей души человек, для него главным в жизни было доставлять радость окружающим. Без этого он не мыслил жизни. На сколько я его помню после прошествия стольких лет, он это делал осознанно, радуясь доставленным радостям не только своим близким, но и совершенно чужим и незнакомым людям. Его альтруизм передался и внуку, и правнучке, которая счастлива отдать последнее без сожалений.

И во все Пасхи, другого момента не припомню, Отец занимался торжественным накрыванием пасхального стола, получая от этого огромное удовольствие, когда мы появлялись с мамой после заутрени на пороге. Он следил за нашей реакцией. Хотя мама накануне украсила пасхальный кулич огромной высоты, кулич нарядный с покрытым глазурью и посыпанным разноцветным пшеном платочком и буквами Х.В. Но кулич стоял в центре стола, как только что увиденное чудо! Возле примостилась зеленая овсяная горка с ожерельем из разноцветных яичек. Здесь же возлежал на блюде окорок розового цвета и «со слезой»! Дополнением к украшению стола была упомянутая различная колбаса от Чурина, а может быть и Лейтлова, так все было дивно давно!

Был и свой сальтисон и домашние колбасы, Отец все это умел делать сам!

И это еще не все! Возле праздничного стола примостился маленький детский столик, каждый год на котором раскрывалась пасхальная тайна похода Отца в кондитерский отдел Чурина. Здесь была полянка с шоколадными Зайцами, Курочками, сидящими в корзинке с разноцветными шоколадными яичками и просто яички всех размеров, обернутые цветной фольгой, и внутри каждого что-то гремело, какая-нибудь безделица – либо колечко с Микки Маусом или Бетти Бупп, брошка с камешком, словом, что-то, радующее детское воображение.

Отец жил нашей радостью и радовался вместе с нами. Первый день Пасхи проходил в хлопотах по приему и угощению визитеров. К вечеру мама уже изрядно уставшая накрывала ужин, давая отбой. А завтра надо было идти в гости к Неровновым, а на третий день праздника все гости приходили к нам, и начиналось все сначала. Гости считали своим долгом приносить шоколадные яйца и Зайчиков, и за пасхальную неделю их на детском столе собиралась целая компания. Приходили мои друзья – сыновья кресного Хенек и Олек и Толя с Юрой, и мы в саду катали с горки – деревянного лотка, деревянные, а то и настоящие яйца и бились ими, кто больше набьет яиц.

Не помню, в каком году, в пасхальном номере «Рубеж» была карикатура на тему: «Пасха. Визитеры». Помню эту карикатуру, как-будто только сейчас вижу, на переднем плане пасхальный стол, в центре, как всегда, кулич и все пасхальные угощенья – крашеные яйца в зеленой горке, сырная пасха. Визитер при параде, с бабочкой, белоснежным воротничком и цветочком или платочком в петлице, его шествие с первого визита вверху странички по всем знакомым дамам и уже последнее… картинка внизу такая: он, бедный, под столом последнего визита и внизу картинки подписано: «Знатоки говорят, что за хорошей водкой надо ехать… в Ригу!» Это выражение было расхожим для выпивших не в меру любителей пображничать.

Удивительным во всей нашей эмигрантской жизни было особенно трогательное и трепетное отношение ко всем праздникам, особенно к великим, будь то Рождество или Пасха. Считалось невозможным не праздновать, не испечь кулича или не покрасить яиц. Без этого всего и праздник не праздник! А ведь было и безденежье в обыденные дни, не до того, чтобы делать пасхальные траты.

Помню, в один из праздников Пасхи у родителей были проблемы с деньгами. Но необходимо было купить мешок санхошиновской муки-крупчатки, сахар и все остальное. Праздник на подходе, что делать? Тогда в тот год мама достала из «маленького Чурина», так у нас дома называли стоявший сундук, великолепное филейное шанхайское покрывало, с которым ради Пасхи пришлось расстаться.. Еще был предпраздничный доведший до семейной трагедии случай перед Пасхой: Отец всегда ездил на Пристань за мешком муки. Для покупок мама выдала ему «рыжик», субсидию в 5 или 10 золотых царских рублей (неприкосновенно лежали с тех благодатных времен, когда Отец, работая на дороге, получал золотым рублем), он должен был их на Пристани сменять и сделать покупки. Прошел день, а он уехал утром. К вечеру начались волненья и переживанья, Отца нет… Ночь прошла, было передумано все… На следующий день к обеду вернулся наш провинившийся папа без муки и без денег. Дома была буря эмоций, хорошо, что все произошло без меня. Потом, как выяснилось, наши с Танюшкой отцы, встретившись, решили хорошо провести время! Они попали в кабарэ «Эдэм» в Новом Городе, поиграли в «девятку», тогда это была модная игра у наших отцов, и очнулись с вывернутыми карманами! Но все же, несмотря ни на что, Пасха была отпразднована!

Вслед за пасхальной неделей была Радоница – Пасха усопших. Всем миром шли во вторник, на девятый день Пасхи, на кладбище. В этот день стояла проблема, как добраться от Собора по Большому проспекту до кладбища, которое, казалось, было нескончаемо далеко. В лучшем случае ехали на драндулетке-американке, но и это было в тот день проблемой, весь город шел и ехал на кладбище. Уже становилось достаточно тепло, но были и годы, когда было в это время жарко. Для меня это путешествие всегда было мукой, если еще идти пешком. Задолго до ворот кладбища стояли со всего города собравшиеся нищие разных мастей – цыгане, китайцы, русские, все с полными уже к вечеру мешками подаяния – куличей, яиц и всего съестного. Мы заходили на кладбищенскую территорию, и вот тут начиналось хождение от могилы к могиле всех ушедших родных и знакомых. Главной заботой необходимо было «поймать» батюшку, а они были нарасхват, чтобы отслужить панихиду на той или иной могиле. Наконец, когда это удавалось, а его каждый тянул на свою, он быстро отпевал очередника, быстро помахав кадилом и пропев «Со святыми упокой…», бежал к следущему. После совершения панихиды садились на скамеечку возле, накрывали, если не было столика, на могилку салфетку и раскладывали припасы для поминания. После поминальной трапезы обязательно надо было покрошить остатки кулича и яичек птицам. Между могил бродили нищие и просили подаяния.

К вечеру, переходя от одной могилки к другой, я уже не в состоянии была еще куда-либо тащиться за взрослыми, и начиналось нытье – пошли домой! В пять часов вечера возле кладбищенской церкви Успения начиналась Вселенская панихида, на которую идти не было уже ни сил, ни желанья. И вожделенной мечтой было снова попасть на драндулетку, но желающих было гораздо больше, чем транспорта, и зачастую приходилось волочить ноги до Собора, а там шел в Саманный городок трамвай домой. Тогда Большой проспект – это была такая даль! Но, в 1997 году, когда я жила у своих приятелей возле Успенского кладбища, оказалось, от Собора до них рукой подать! И как это мы ходили в детстве и не представляли, что это так близко! Но, вот сейчас вероятно опять покажется далеко и трудно, пришла старость… Теперь понятно, что имеется ввиду за фразой «что старый, что малый!…»

И снова лето! На Соборной площади, напротив Кафедрального Собора Св.Николая, японские власти построили свой храм Дзиндзя. Сам храм стоял вглуби огражденного пустого пространства, вход в которое был обозначен двумя высокими каменными столбами с такой же перекладиной наверху, как буква П, только перекладина выступала своими концами дальше столбов. Никаких, естественно, ворот, не было. Можно было зайти, сфотографироваться, стоя на ровной, выложенной камнем дорожке, уходящей к храму. Вот на его фоне мы любили фотографироваться, а то и возле столбов, закинув фуросики (японские авоськи) с учебниками за столб, чтобы не видно их было на фотографии. Нам нравилось почему-то ходить туда, там всегда был услужливый китаец-фотограф, и карточки-пятиминутки тут же были готовы. Ажурная изгородь дома Джибела Сока также попадала в объектив, это было шиком! Такие походы бывали обычно зимой. А между прочим, в доме Джибела Сока находилась Японская Военная Миссия., но мы тогда об этом и не знали.

Летом были другие мероприятия. Нас, всех учащихся эмигрантских школ, «гоняли» кланяться богине Ама Тэрасу, в определенные праздничные дни такие походы были на руку, не надо было полный день корпеть в классах, все же было разнообразие! После ритуала поклонения распускали по домам. Но, мы оставались на Соборной площади и ждали, когда начнется праздничное шествие. Что это было, трудно сказать, скорее не шествие, бег! Из храма Дзиндзя выбегали носильщики с носилками, на которых стояла пагода-домик с японской богиней Ама Тэрасу. Ее несли не менее десяти, а то и больше носильщиков, к носилкам были прикреплены соломенные толстые веревки, вот их-то, переложив полотенцами, перекидывали на плечи. Носильщики были полунагие, в коротких мужских кимоно, полы которого завязывались концами, а головы их были повязаны белыми полотенцами для вытирания обильного пота. Они бегали аккуратно трусцой и при этом выкрикивали все в раз «Ёй-сё-ёй-сё!», как бы маршируя в ногу. Так они бегали завороженно кругами по близости от храма Дзиндзя, пот – градом, а вокруг изумленная толпа зевак.

Японцы шли в храм поклониться, совершить молитву и омовение рук. Церемония проходила в полном молчании.

После этого ритуала по всему внутреннему периметру прихрамовой площади уже расположилась праздничная ярмарка. Чего только там не было! Игрушки, куклы в праздничных нарядных кимоно, гета от деревянных и до изящных нарядных женских, к ним носки белые и черные на плоских крючках (вместо держащей резинки) с отдельным большим пальцем, предназначенным для удобства ношения этой своеобразной обуви, фарфоровая посуда для сакэ, маленькие блюдечки под соусы и для закуски, словом, столовый обиход для семьи.

Особое место было отведено сладким лакомствам – рисовым пирожным с начинкой из сладкой красной фасоли, тянучкам, ирискам в коробочках, раздутым воздушным рисом, склеенным сладким сиропом. Здесь привлекало все, но было особое лакомство – орешки в сладко-соленой оболочке, обернутые в целлофан. Они всегда привлекали внимание своеобразным вкусом, но, купить их можно было только в японских магазинах и вот на этих ежегодных ярмарках в честь богини Ама Терасу и в праздник Урожая Риса. Вот почему всегда тянуло на такие зрелища, где можно было посмотреть на всякие диковины и даже попробовать лакомства, если они были по карману.

Дальше шли лотки с дарами моря. Это были разнообразные невиданные рыбы совсем прозрачные с просвечивающимся сквозь рыбью плоть тонким хребтом, и глазастые осьминоги огромных размеров с длинными-предлинными конечностями, заканчивающимися щупальцами, кальмары и всякая морская мелочь, и даже не снедь, а какая-то как бы резиновая круглая «гармошка» из пластинок, которые лежали в воде и аккуратно отрезались по одной и отправлялись в рот. Во рту, если ее придавить, она издавала звук трещетки. Все это морское богатство было переложено кусками льда.

Часами можно было бродить по такой ярмарке, смотреть и удивляться всему. Даже детские мячики вызывали удивление, они были легкие, покрытые расписным шелком и висели на резиночке. Нужно было взяться за ее конец и легонько толкнуть такой мячик. Он отскакивал и снова возвращался к ладони, снова отскакивал, и так — до бесконечности. Особого внимания заслуживали поделки из бумаги – особенно фонарики. Они легко складывались и раскладывались на двух тонких кружочках, как гармошка. Их мы, такие вот фонарики, использовали, как и китайские, раз в год, когда ходили в церковь за Святым огнем в Великий четверг на Страстной, никакой ветерок не мог задуть свечку внутри него. Среди бумажной мишуры были изящные небольшие круглые веерки-опахала с нарисованной японочкой или веткой сакуры.

Но, мы с Танюшкой, моей подругой всех наших игр и затей, домой без деревянных гета не возвращались. Гета летом – это была основная наша обувь. Бегали в них все жаркое лето, но когда бывал ливень, а они часто бывали такие проливные и недолгие, что мы снимали не только их, но и всю одежку и бегали нагишом, наслаждаясь теплым дождем и безграничной свободой действий, так как были уверены, что нас никто из живущих вокруг соседей не видел. Это так и было, шла сплошная стена тропического ливня, усеивая на образовавшихся в момент потоках воды сплошные пузыри. В двух шагах не видно было ничего и никого.

Танюшка была дочерью бывшего царского офицера — однополчанина моего Отца, тоже Николая. Их, однополчан-инвалидов, было пять Николаев в Харбине, и они иногда собирались вместе. Но, больше всех и ближе была дружба моего Отца с ним, и мы были подругами. Мы как-то мало играли в куклы, больше – в подвижные игры, в лапту, прятки, пятнашки, цари-мячи, цари-государи, прыгалки через веревочку и резинку, были раньше такие интересные игры. В сидячие – играли в дождь. Особенно переняли от японских детей игру в камешки, когда нужно загнать одной рукой под другую ладонь четыре камешка, подкидывая и ловя пятый. А то и вместо камешков использовали шипы от лошадиных подков. Неподалеку от дома стояла кузница, где китаец подковывал лошадей, вот туда мы наведывались и выпрашивали по горсти шипов. И считалки считали по-японски: сначала нужно было взять играющую сторону за обе руки, потрясти в такт словам син-син-син! Затем, отцепившись, пропеть: джан—кен-пой и выбросить молниеносно и одновременно кулак — камень, раскрытая ладонь — бумага, собранные все вместе пальцы с отверстием вверх — колодец. Если выпадали у обеих сторон одинаковые символы, повторяли, пока камень не падал в колодец, бумага не закрывала отверстие колодца, или не заворачивала камень. Каждый раз нужно было произнести следующее за чжан кен пой – аи-куды- сёй, сёды–сёды-сёй. Кто побеждал, тот и начинал кон. И так везде, где надо было делать расчет при японских играх.

Однажды Танюша явилась с новым увлеченьем, она «изобрела» телефон. Нашли две пустых консервных банки, проделали отверстие в дне каждой и вдели длинную тонкую веревку. Затем нужно было отойти подальше на расстояние, держа веревку натянутой и говорить в банку. Звук шел по веревке и попадал в банку на другом конце, приложенную к уху. Получилось! Тогда начали опыт шопотом, тоже получилось. Но, вот если зайти за угол дома, то звук преломлялся и не проходил, не получилось! Так мы переговаривались долго, пока, наконец, не надоедало.

Бывали и нудные летние дни, когда заставляли что-либо делать по дому. На заднем дворе жили две коровы Венера и Звездочка, обязательно два кабанчика с весны, куры, гуси. С кормлением было все несложно, отец покупал отруби, жмых и барду на заводе Спритенко (или Спиртенко?), китаец-водонос приносил ведрами на коромысле воду, другой – свежую траву на день, а вот чушкам нужна была лебеда для их удовольствия порыться пятачками и сладко пожевать. И лебеду мы собирали за забором на заброшенном и заросшем травою участке, нудно переползая с одной стороны участка на другую, так интереснее было для разнообразия.

Таня делила со мной все тяготы «сельской» жизни, живя с родителями в казенной квартире недалеко от нашей школы на Таможенной улице. Бывало, утром приедет к нам на трамвае, и мы целый день наслаждаемся жарким летним днем в беседке, во что-нибудь играя. Но, было и так, что с утра пораньше заставляли кипятить большой самовар, намечалась стирка, тогда надо было настрогать щепок, сходить на угол в китайскую лавку и купить древесного угля, разжечь самовар и следить, чтобы он быстро вскипел, а для этого надо было все время подкладывать топливо, если вдруг не рассчитали, и не хватило! Другими работами особо не напрягали, так, по мелочи. Сбегать за чем-нибудь в лавку, не составляло особого труда, она была за углом, на Большом проспекте. Другая лавка большая была чуть дальше, на Хабаровской улице. Однажды послали за печеньем, и я принесла огромный пакет. Китаец хозяин спросил: «Наташа-мама (мамина Наташа), сколько печенья тебе покупай?» Потом пришлось идти маме самой и нести обратно добрую половину!

Во время летних занятий в школе нас гоняли на жертвенные работы. Я уже говорила, что одним из главных жертвенных объектов был памятник Чурейто павшим японским воинам, который был за городом. Нужно было полоть траву вокруг него на всей территории. Согласитесь, это занятие в летнюю жару под палящим солнцем было не из легких. Не помогала ни вода из японских солдатских фляжек, ни временная тень. Но, вот солнце начинало клониться к западу, и нас, усталых милостиво отпускали домой. И вот тогда здесь начиналось второе дыхание, как у спортсменов – мы шли на заброшенное русское кладбище к русским солдатам-героям, павшим в русско-японскую войну. Кладбище находилось недалеко от памятника Чурейто, поэтому мы заходили туда по пути домой. Чья это была инициатива, неизвестно, да и не интересовало, нужно было почистить братские могилы и убрать их сиреневыми ромашками, которые в изобилии цветут в Маньчжурии и по всему Дальнему Востоку все лето и осень. Наверно на это кладбище никто не заходил, так как оно было в запустении, да и китайские захоронения теснили его.

Дальше, покончив с уборкой, шли в ореховую рощу собирать манчжурский черный орех. Тут же, на камнях расколачивали твердую, как камень, скорлупу и выковыривали белую мякоть. Все было черным – руки, рот, одежда, не отмыть и не оттереть. Дома, конечно, приходилось оправдываться перед родителями, но все обходилось благополучно, они знали, что дети после трудов должны были как-то расслабиться и отвлечься. Такие жертвенные работы в Чурейто бывали каждое лето с последующим непременным заходом на братское кладбище.

Следующий летний поход был в противоположном направлении, в Кусянтунь. Возила туда нас, школьниц, мама Танюшки Надежда Всеволодовна, бывшая полковая сестра Милосердия, тоже однополчанка наших с Таней отцов. Сначала мы шли на кроликовую ферму, на которой выращивали кроликов и поставляли крольчатину для японской армии. Ферма была достаточно большая, мы обходили полки с клетками, кормили крольчат морковкой, свежей травкой и еще какими-то корнеплодами, предложенными работниками китайцами, малышей можно было брать на руки, хотя они царапались, но все равно было приятно почесать их за ушками. Наигравшись вволю, набирали воды в фляжки и отправлялись на заброшенное военное кладбище русских воинов, павших в боях в русско-японскую войну. Братские могилы-холмики из камней с крестами были разбросаны по полю, здесь же, неподалеку простирались посевы кукурузы и сои. Мы, как могли, поправляли могилы, чистили от сорняков и снова рвали сиреневые ромашки, плели венки и украшали ими все, что осталось от тех далеких лет. Надо отдать должное нашим родителям и нашим школьным наставникам, они постоянно пытались привить нам чувства любви и гордости за свою оставленную и порабощенную большевиками Родину, к ее оставшимся лежать в чужой земле русским солдатикам. И нужно сказать по правде, это им удавалось. Военные кладбища, разбросанные по всему северо-востоку Китая с времен русско-японской войны, да и гражданской, все были в запустении, особенно в тех местах, где не было русских поселений и священника, который мог бы придти на братские могилы и отпеть усопших. В большинстве, оставленные в результате боев и похороненные в братских могилах, они стали безродными. «На мою, на могилку, знать, никто не придет, только раннею весною соловей пропоет…», недаром пели такие грустные песни о них и обо всех, кто остался лежать на чужой стороне.

И вот, когда намечался такой поход нашего отделения, мы с энтузиазмом воспринимали такие мероприятия, брали с собой завтраки и фляжки с водой и ехали поездом, куда нас везли. Убирали безымянные могилы, потом завтракали на травке, играли и резвились на воле. Возвращаясь домой, Надежда Всеволодовна осеняла крестом братские могилы, приговаривая: «Спите спокойно, русские солдатики на чужой стороне!…» И мы возвращались с чувством исполненного долга! Каждое лето один или два раза мы приносили эту жертву с совсем другим оттенком чувств, нежели идя на японские жертвенные работы. Так прививался нам патриотизм!

Надо отдать должное японским властям, они не только приветствовали, но и были лояльны ко всем мероприятиям, имеющим отношение к подобному роду проявления заботы о памяти павшим. Об этом можно судить в ярком примере бережного отношения к памяти погибших противников — русских солдат и офицеров в Порт-Артуре во время войны 1904-1905 гг. Все годы – 40 лет, и кладбище и форты, где держали оборону крепости российские моряки, памятник адмиралу Макарову, все было в идеальном порядке. В силу национальной особенности японцев все это охранялось и было неприкосновенным, как и подобает нации, уважающей героев независимо от их национальной принадлежности.

Храм Дзиндзя вдали, на его фоне две Тамары: Румянцева и Наканиси

Одним из центральных событий города в сороковых годах была постройка памятника жертвам в борьбе против Комминтерна. Это событие всколыхнуло в нас, школьниках, патриотические чувства, непосредственных свидетелей строительства и всей дальнейшей его судьбы, и когда памятник открыли и освятили, нас строем повели к нему. Был молебен освящения и панихида по погибшим. Все было торжественно, особенно молебен, пришло все духовенство из стоявшего рядом нашего любимого Собора. И Дзиндзя и памятник герою Натарову, погибшему в бою с большевиками, были неподалеку друг от друга, на Соборной площади, но, главное, неподалеку от нашей школы на Таможенной улице. Кроме того, каждое утро, идя в школу и после школы, мы шли мимо и всегда заходили в маленький скверик перед памятником, закидывали подальше свои сумки с книжками, сидели на скамеечке, а то и у подножия памятника и иногда с удовольствием снимались на пятиминутку. Но это не мешало нам тут-же пойти в Дзиндзя и еще и еще раз выложить свои сэкономленные денежки на лишнюю карточку. Это был четвертый год обучения, четвертое отделение.

на территории храма Дзинцзя слева направо Тамара Наканиси, Тамара Румянцева, Наташа Николаева и сидит Люба Третьякова. Зима.

После прихода Красной Армии в город памятник герою Натарову в борьбе против Комминтерна однажды был взорван и на его месте построен памятник советским воинам-освободителям Северо-востока Китая от японского владычества. Он и сейчас стоит на Соборной площади возле Московских рядов, на вершине его две фигуры матрос и солдат, высоко поднявшие герб Советского Союза. Теперь вокруг него построена железная изгородь, и деревца, посаженные в те времена, вымахали выше его вершины.

Впереди был короткий, единственный за лето месяц каникул. Наши учителя жалели нас, не отдохнувших, как следует, после тяжелой и не очень сытой зимней жизни, детей один или два раза по весне увозили в лес в сопки Сяолина или Эрцендзянцзы, чтобы мы могли порезвиться и побегать по зеленым лугам, усеянным ландышами, желтыми саранками, пионами, испить родниковой водички и устать до приятной и полезной усталости, а потом, еле перенося ноги, добираться в вагоне до Харбина с букетами цветов и фляжек с родниковой водицей.

И все же лето, несмотря ни на что, было длинным и все потому, что осень была «золотой», она продляла летние деньки, и мы безудержно пользовались свободой в первую очередь от теплой зимней одежды, шуб и валенок и всего того, что мешало быть свободными! За Сунгари ехать без купанья и загоранья – уже не манило, хотя можно было просто покататься на лодке, побродить босиком по уже не совсем горячему песку, или посидеть в «Миниатюре» и поесть мороженого. Но это было уже гораздо позднее.

Лето было босоногим, с короткими, но проливными дождями, такими мощными, что казалось, вот-вот будет всемирный потоп! Но дождь кончился, выглянуло солнышко, и мы бегаем по лужам, мы – это Танюшка и я. Соседские девочки были постарше года на 2-3, и это означало несовпадение интересов. Неподалеку жившие три сестры Муся, Ира и Галя Алейники жили обособленно, они были «старые советские» дети железнодорожников и как-то сторонились, отгораживались от всех. Однажды, играя у них дома, у младшей Гали, кроме нее дома – никого, она предложила нам с моей подружкой соседкой, жившей за забором Ксеней, сыграть в светских дам. Я от этих слов стояла оцепеневшая… Мне послышалось, «советские», и я наотрез отказалась от «такой» игры. У нас в семье ко всем советским и советскому было определенное мнение неприятия, как-будто все это было связано с нечистой силой! Всё советское, все разговоры и страхи на темы о большевиках, карикатуры в «Рубеже» о том, какой Сталин кровопивец и душегуб, как он делает из людей рабов, прочно засели в детской головке. Однажды была такая карикатура в этом журнале: Знаменитая «Аскания Нова», где путем скрещивания делали некое подобие уродов из животных, т.е. скрещивали чуть ли ни коров с верблюдами или собак с зайцами, были страшные уродцы, какие-то монстры – впереди голова лошади, а сзади слоновий зад, с неповоротливыми ногами и маленьким слоновим хвостиком, или торс и голова собаки, которая зацепилась обезьянним хвостом и висит на дереве, а внизу странички огромная фигура Сталина, и он со всей страшной мощью давит сапогом распростертого пред ним маленького человечка, наполовину ушедшего в землю, и под ней написано: … и вот что сотворил Сталин с советским человеком! Поэтому все разговоры о Советской России вселяли страх и ужас. И этот страх и ужас был вторым ужасом после японского и, пожалуй, посильнее первого.

Бог мой, я испугалась такого предложения – играть в советских, как мне послышалось, дам! Но, Галя, умненькая девочка, пояснила: да нет же, будем светскими дамами, будем наряжаться, наденем шляпки, а то и фату из тюлевой занавески, будем жеманно пить чай, помешивая ложечкой сахар, и двумя пальчиками брать воображаемое печенье и вести умные светские беседы! Все же, в то время два года разницы, у них начинался девичий возраст, а я пока пребывала еще в детстве.

День моего рожденья приходился на агуст, но не было принято его справлять, праздником был день Ангела Адриана и Наталии 8 сентября, именины. Этот день для меня был самым долгожданным и радостным. Подарки начинались с утра, хотя я знала о том, что подарят родители, и все же радостно было их получать. Отец к дню моего Ангела ставил у кровати, при чем ежегодно, лаковые туфельки на пуговке, мама шила новое шелковое платье, и конечно был именинный пирог с яблоками, ведь был яблочный месяц сентябрь. Утром отправляли нарядную в новом шелковом платье и лаковых туфельках, с бантом на голове к причастию в нашу Корпусновскую церковь. Домой шла, как невеста из-под венца, счастливая и радостная. Дома ждал пирог, любимые бананы, груши Дюшес и виноград. Отец обязательно в этот день привозил их из города, это были самые любимые фрукты в это время года.

Мое хождение по воскресеньям в церковь было обязательным. Родители с утра заставляли наскоро собраться и бежать бегом, а то опоздаешь к обедне. Они считали, нечего слоняться из угла в угол, все равно делать нечего в воскресенье и чтобы не болталась по соседям. Всю обедню я знала, как «Отче Наш..», что за чем следует, какие слова, какое пение, когда готовят к исповеди и к причастию. Со мной дружила маленькая Томочка Талаева годов на пять младше. Ее родители часто отправляли в Корпусной городок к бабушке с дедушкой, которые жили недалеко от церкви. Тетя Сима Чирва (Нетребенко) была сестрой ее мамы, тети Лели, все они жили одной семьей, также, как и соседи Цимболенки, очень много пекли всякой всячины, особенно к Пасхе наряду с куличами было много всевозможных тортов и пирогов, семья была большая и зажиточная. Как-то раз усадили за стол попить чайку с тортом, а крем в нем был на козьем молоке, они держали коз. Не помню, как я сорвалась с места и побежала во двор, так было плохо только от одного козьего запаха!

Томочка, как и я, тоже с бантом на головке, а то и в белой панамке, стояла обедню. Во время службы мы с ней выходили на крылечко и садились на ближнюю скамейку отдохнуть и поболтать. Дедушка знал о нашем «грехе» и чтобы проверить, спрашивал, Томочка, что же там в церкви сегодня пели, она тоненьким голоском, вытянув тоненькую шейку (ее мама за это называла гусыней) пропищала: ай-люли, ай-люли, что означало – Алиллуия! И мы смеялись над ней, несмышлёнышем!

Однажды в церковной ограде во время сидения на скамейке одна из подружек дала мне дешевенькое колечко с головкой «Бэтти Бупп», подружкой Микки Мауса, и мне очень захотелось его иметь, я попросила поносить, и она ответила – поноси! И вот, когда я вернулась из церкви с этим кольцом, Отец страшно рассердился, как это так! Ты присвоила чужую вещь, украла?! Пойди и сей же час верни чужое, иначе это воровство! А мне так его хотелось, это колечко! Отец был строгих правил и не терпел подобных выходок по отношению к чужому добру и тут же заставил пойти и вернуть!

Именины. Непременным было приглашать на мои именины, в день великомучеников Адриана и Наталии, школьных подружек, они обязательно приходили с подарками, и главный подарок всегда и всем подружкам — был маленький альбом для стихов с обязательной масляной картинкой и стишком либо собственного сочинения, либо переписывался из других альбомов с посвящением виновнице торжества — имениннице, обязательно! Стишки были примерно такого содержания: «Роза вянет от мороза, Ваша прелесть – никогда! Или: «Милая девочка с ясными глазками просит в альбом написать. Жизни, играющей яркими красками – вот что могу пожелать», ну и тому подобное. До сих пор вожу за собой всю жизнь маленькую фарфоровую статуэтку, подарок Танюшки: маленький музыкант, играющий на гармошке, и у ног его собачка Дружок, с полустершейся надписью под ней: Made in Japan. Память о ней, светлой и озорной девочке, выдумщице всех наших игр и развлечений, до сих пор жива. И до сих пор помню этот день, что было на столе кроме именинного пирога, «куриные» котлеты из туфы! И не потому, что было это такое время, просто с куриным мясом как-то не мудрствовали, варили бульон с домашней лапшой, или зажаривали в духовке. Но из туфы – это было необычайно!

После угощенья начинались игры, уже не помню, сколько приходило подруг, но пять или шесть, это обязательно. Вот и играли в «Краски», «Испорченый телефон», держали над головой фантик, спрашивая, что этому фантику делать? Игры, в основном, были сидячими, во дворе особенно не побегать, а за воротами тем более. Была занимательная игра в «колечко», все игроки рассаживались рядом, и ведущий складывал ладони вместе, в них было спрятано колечко. Он незаметно должен был передать его в ладони кому-то из играющих так, чтобы отгадывающий не смог его, это колечко, обнаружить.

Вот так примерно проходили веселые детские именины. А вот именины мамы были зимой 7 декабря, в день Великомученицы Екатерины. В это время было всегда морозно, знаю по тому признаку, что пельмени «выбрасывали» морозиться в холодную пристройку, там же стоял брусничный пирог, он был хорош с мороза, когда начинал оттаивать и сочиться сладкой начинкой из брусничного с яблоками варенья. Гости приходили и на «черствые» именины, почему-то на второй, на третий и так всю неделю дни, так было принято – гулять всю неделю. Потом весь год вспоминали, как было весело. Ведь тогда люди в застолье много пели разных песен. Это были и грусные о войне, о бедняге-солдате, которого принесли с поля боя на военной шинели, и о бродяге из Забайкалья, и о полным-полной коробочке, а какая была замечательная песня «Жило двенадцать разбойников», а Стенька Разин, бросавший за борт княжну!…

К приходу гостей Отец обычно расклеивал «объявленья»: Не курить, в доме маленький ребенок и громко не шуметь! Но где там! Курить выходили на улицу, а вот шуметь, как «шумел камыш» — веселились и шумели и не давали спать!

А день Ангела Отца не собирались справлять почему-то. Он приходился 22 марта, по старому 9 марта – Николая среди 40 других мучеников на Савастийском озере мучившихся первых христиан. Мама в этот день всегда пекла жаворонков, они в России в это время как раз прилетают. Птички получались лаковые от помазанного яичка с клювиками и глазками-гвоздичками и с хвостиками и крылышками. Они как-то по особому пахли, и похрустывали их крылышки и хвостики!

Клуб любителей японской культуры

Похожие записи:

Добавить комментарийОтменить ответ

Подписаться: