ЯПОНЦЫ: Окончание

О японском железнодорожном кооперативе Мантэцу.

Как я уже говорила, мама пошла работать. В ее жизни это было событие. Со времени своего замужества она по анкете БРЭМа считалась иждивенкой отца, если не считать того, что она очень прилично шила и этим прирабатывала, периодически беря работу на дом. А тут вдруг приятельница тетя Тося, веселая хохлушка, полная жизненных сил, с ямочками на щеках и полными губами, ярко накрашенными сердечком, уговорила маму пойти работать в Мантэцу вместе с ней.

Тетя Тося, о ней следует рассказать, отличалась веселым и беззаботным характером. Когда она приходила с работы к нам, а она работала в кафе рядом с кинотеатром «Стар» в Мадягоу, всегда в ее карманах были шоколадные конфеты для меня, и обязательно японская красная сера-жвачка. Она жевала и выдувала пузыри, при этом заливалась веселым смехом. С ней было весело, так как она еще имела в своем запасе разные смешные истории и случаи из своей жизни. На пример, она неоднократно рассказывала, что как-то однажды летом шла с молодым человеком «под ручку» и вдруг… почувствовала, что ее шелковые трусики от внезапно лопнувшей резинки с быстротой молнии заструились по ногам и оказались на тротуаре! Можно было только предположить ее состояние, но.. молодой человек с такой же быстротой, как летели трусики, наклонился и, как ни в чем ни бывало, преспокойно положил их себе в карман! Ее женская честь была спасена!

А то еще в ее исполнении был не то анекдот, не то случай из жизни харбиской «богемы», о рикше, да, о том самом рикше, когда в экстренных случаях к нему прибегают: однажды молодой человек решил отомстить своей даме якобы за то, что она была ему не верна. Он пригласил ее в ресторан и там с молчаливого согласия повара, готовившего им китайские блюда, угостил в отместку свою неверную даму изысканными блюдами, приготовленными на…. касторовом масле! Дама вскоре почувствовала неладное, очевидно касторка вершила свое коварное дело, и кавалер поспешил помочь ей. Он быстро выбрал роскошную коляску рикши, украшенную шелковой тканью с воздушными рюшами и кружевами, щедро вознаградил его за доставку и галантно усадил бедную женщину, еле державшуюся на ногах. Дальнейшее можно было только представить, ибо печальное событие разворачивалось молниеносно, бедный рикша со всех ног бежал, желая как можно быстрее избавиться от нежелательной опасной пассажирки, но тщетно … роскошная коляска была позорно испорчена. Вот так молодой человек отомстил за измену!

Каждый приход тети Тоси к нам сопровождался невероятно веселыми историями, где она их только собирала! Она вносила какую-то радостную атмосферу, никогда не унывающая с ярко накрашенными губками, из которых торчала сигарета «Филип Морис», в ярком крепдешиновом платье, плотно облегавшем ее полную фигуру. А уж как она пела украинские песни! Чистая хохлушка! Пела «Гандзю», «Ты казала во сэрэду ..», «Ой, кумэ нэ журысь, туды-сюды повэрнысь …» Песни были в основном веселые и сыпались из нее, как горох, весь вечер рот не закрывался ! Я любила слушать ее украинский говорок, а еще больше — ее щедрое сердце, она, не имея своих детей, изливала свою любовь ко мне и всячески старалась баловать меня, как и чем только могла.

Как-то на Рождество она подарила мне красивый красный из атласного шелка, обсыпанный блестками, мешочек, полный одних только шоколадных конфет. Это был верх моих мечтаний, это был праздник! Обычно в рождественских мешках были мандарины, грецкие орехи, яблоки, и конечно же шоколадные конфеты, но чтобы одни конфеты, да еще и разных сортов, это было неожиданно приятно и радостно получить такой подарок. Вскоре она ушла из кафе и стала работать в отеле в доме Кондо на Соборной площади дежурной уборщицей. Что-то ей там не поработалось, и она решила, что надо менять работу. В кооперативе нужны были уборщицы, жалованье, как сейчас помню, было 45 гоби, но давали продуктовую книжку, и все, что получали японские служащие, то и полагалось русским женщинам, щедро!

И вот моя мама по ее уговору и рекомендации пошла первый и последний в своей жизни раз на официальную работу. Была зима 1942 года, мама проработала там до следующей зимы, рано уходя и возвращаясь домой за темно. Но это не было тягостно, работать было не трудно, тем более, убирали только один первый этаж.

На первом этаже кооператива были в продаже морская рыба, креветки, осьминоги, все лежало во льду и как-то особенно пахло морскими водорослями, морем. Все было в диковину: мидии, крабовые лапы и сами крабы огромных размеров, длинные плети морской капусты, трепанги и еще много всякой морской невиданной и неслыханной снеди. Удивительно, но среди морских диковинных продуктов в соленой воде красовалась длинная белая редька дайкон. Она издавала аромат лета, так и хотелось попробовать кусочек, уж больно хорошо и аппетитно она выглядела. Соседки-японки угощали ею, мелко наструганной с горячим парным рисом.

Здесь же, на первом этаже, продавали фрукты — яблоки, мандарины, каки (хурма). Однажды появились корейские круглые груши. Они были твердые, но очень сочные и сладкие. В китайских лавочках таких груш не было, были обычные дюшес в августе, а зимой осенние мелкие мороженые, а потому черные и твердые, как камешки. Их нужно было класть в воду, они оттаивали и покрывались корочкой льда, а потом отдавали всю прелесть сочной и сладкой груши.

Долго не раздумывая, я уговорила маму купить побольше этих корейских груш и половину отнесла моей подруге Алле, у нее только что появилась на свет первая сестренка Шурочка, и ее маме нужны были фрукты. Как я тащила на себе добрых 6 дин, это почти три килограмма, помню только, что было не легко, но я была счастлива доставить им радость.

Кроме того злополучного голландского сыра, который запомнился на всю жизнь, по продуктовой книжке ежемесячно выдавали разные вкусные продукты. Мама приносила из кооператива почти каждую неделю колбасу со вкусом сосисок, она была свежайшая и вкусно пахла, как чуринская чайная колбаса в мирное время, сухой бисквит, который она мне выдавала каждый вечер по нескольку штук, и который я очень любила грызть по вечерам, сидя за уроками. Шла война, с прилавков магазинов исчезли постепенно продукты нормального питания, не было ни сливочного масла, ни сахара, также исчезла мука и многие крупы, такие, как любимые в детстве геркулес и гречка, да и белый хлеб и сайки и бублики. И те продукты, выдаваемые японской администрацией кооператива Мантэцу, которые доставались в том числе и двум русским работницам, были своего рода подарком судьбы в тяжелые военные годы. Я не могу сказать, что без них мы бы голодали, нет. В китайских лавочках всегда было много чего такого, что не давало бы умереть с голода. И овощи и «Краковская» колбаса из Фудзядяна сомнительного качества (в войну были съедены ишаки, собаки и кошки, как тогда говорили), и соевая продукция, а рядом с нашим жилищем была маленькая фабричка, где в тяжелых и антисанитарных условиях приготовляли тофу (соевый творог), фынтёза (соевая визига), проращивали соевые ростки туяза. Этим ценнейшим белковым растительным продуктом – тофу можно было с лихвой заменить животный белок, то есть любое мясо, все было рядом на фабрике и в лавочках. Кормили и китайские крестьяне из ближней деревни. Ночью, когда никто не подсматривал и не следил, приносил крестьянин под полой кусок мяса, или дин –два риса, хотя сами они не имели права его есть, и это те, кто его сажал и выращивал и убирал. Японцы просто отбирали, строго следя, чтобы не было утаяно ни зернышка. Но, как говорится, мир не без добрых людей, приносили и кормили, рискуя японской страшной расплатой.

В городке были в основном частные дома с уличными туалетами во дворе. Как известно, в ту пору кроме природного удобрения (в данном случае «гуано», а также коровий навоз) ничего не употреблялось в китайском земледелии. Но коровий навоз, им в зимнюю военную пору те жители, у которых было молочное хозяйство, шел на возделывание кизяка, которым либо топили печи, либо приготовляли саман. Поэтому местные крестьяне летом с большой охотой очищали выгребные ямы у местных русских жителей, пытаясь еще приплатить за это «золото», хотя и так каждый из хозяев «домопупов» был доволен и тому, от чего его избавили, не беря платы. Вот почему благодарный крестьянин зимними ночами наведывался с натурой от своего хозяйства.

А тем временем между Саманным и Корпусным городками вырастали гуановые поля-ямы, где это все бродило и перегнивало, затем высушивалось рядами на этих полях, собиралось в джутовые мешки и сдавалось опять же японцам. В те времена Китай экспортировал это природное удобрение в другие страны.

Что касается нас, жителей Саманного городка, нам для того, чтобы попасть в церковь Преображения в воскресный или праздничный день, а она была в Корпусном городке, нужно было пройти полем, обязательно минуя эти ассенизационные поля, либо обходить далеко окружным путем. Зимой, еще куда ни шло, но летом…

Я заговорила о таком выгодном обеим сторонам в зимние темные ночи change между ночным тайным разносчиком «натурального продукта» на не менее натуральный удобрительный, это было обоюдное выживание!

Но, прошу прощенья, отвлеклась, продолжу о кооперативе. Там, в рабочем коллективе, мама познакомилась с молодой женщиной, на половину японкой, Аннушкой Башуровой. Она работала переводчиком, была очень миловидной улыбающейся, с ямочками на щечках и всеми манерами японочки, молодой красавицей. Аннушка полюбила мою маму и называла ее, не иначе, как тоже мама-мамочка. Муж был японский офицер, и она только что недавно родила ему сына. Как-то раз она пригласила нас в гости. Жили они на Таможенной улице, совсем недалеко от работы, и мы пошли к ней. Мальчик был 2-3 месяцев от роду с амой (няней). В квартире весь быт был по-японски. На полу лежало татами, и надо было снимать обувь. Мы сидели за низеньким столиком, ели что-то палочками, уж не помню, и пили сакэ и чай. Муж был в отсутствии.

Она искренне привязалась к моей маме и всеми силами, как было только возможно, будучи японской служащей (с русской душой), помогала ей. Ко мне она относилась, как к младшей сестренке и, как могла, баловала меня японскими сладостями.

После войны мы потеряли друг друга, мама давно уволилась с работы, да и японский кооператив Мантэцу закрылся, и связи наши оборвались. Встреча произошла через много лет в Мукдене, но о прошлом не вспоминали, хотя мама снова для нее была восстановлена мамочкой! Она обнимала и целовала маму, но, казалось, боялась, что мама спросит о ее прошлом, о маленьком сыне… И тут, при новой встрече в Мукдене, у нее сохранились с нами, мамой и мной теплые отношения. Судьба снова свела нас, но теперь вместо моей мамы, она нянчила внука — моего сына, работала с Аннушкой я. Мы вместе трудились в фирме Чурина, вместе ездили отдыхать на Красную реку (Хун хэ) в Бэй лин. Она работала главным кассиром-инкассатором, я – в бухгалтерии счетоводом. Случилось, я осталась без работы, и Аннушка пришла на помощь, помогла с работой в частном китайском магазине. Правда, я оказалась неумехой-продавцом. Надо было стоять за прилавком и предлагать покупателям красивые шелковые ткани. Но с покупателями было что-то туговато, и я брала с собой книгу и почитывала ее. И хозяин меня уволил!

И снова Аннушка пришла на помощь, и с ее легкой руки я начала работать в Управлении Химической промышленности, учила русскому языку молодых специалистов и даже самому директору Управления давала уроки. До сих пор осталось для меня загадкой, как можно было, совершенно не зная даже азов такой дисциплины, как гидрогеология, справляться с дремучими терминами и даже отвечать на затейливые вопросы молодых специалистов. Что значит – молодость!

Но, далее о кооперативе Мантэцу. Весь второй этаж был занят промышленными товарами. Помню роскошные шелковые ткани для кимоно, лежавшие рулонами на прилавках, торговля была открытой, обувь, в основном японские гета всех видов, мужские костюмы, детская одежда, игрушки, шелковые чулки марки Канебо, они запомнились, до сих пор остался на память вязальный стальной крючок этой марки. Было очень много разнообразной галантереи, женские лайковые и мужские кожаные перчатки, я запомнила, так как с ними связана не одна трагедия человеческой судьбы. Очень много было всякой женской косметики, пудры, помады, разные кремы, гребни дорогие черепаховые и просто дешевые, шпильки, заколки и тому подобные мелочи. В строгой униформе ходил или стоял где-нибудь смотритель или охранник. Камер слежения, конечно и в помине не было. Одним словом – наблюдатель за порядком. Товары были разложены навалом. Покупатели были японцы, китайцы, реже русские, в большинстве – приходили японки. Вот тут-то на ловца и зверь! Воровка перчаток и шелковых чулок попадалась неукоснительно сразу, и ее, горемыку, взяв под белы руки, вел охранник вниз, в подсобную комнату, где стояли ведра, веники и швабры – все для уборки. Здесь же стояла широкая деревянная лавка, на которую клали несчастную жертву. Обычно, если там находились в это время работники, всех изгоняли, и начиналась экзекуция. Что там было, можно было только догадываться по истошным воплям несчастной жертвы. Ей наливали в ноздри воду, толкали под ногти иголки, потерявшую сознание окатывали из ведра холодной водой и снова пытали. Обычно били по тому месту, которое соответствовало украденной вещи. Так однажды пойманного с поличным китайца били резиновой дубинкой по ногам, он украл ботинки. Его били до полной потери сознания, а потом обливали ледяной водой из шланга.

Подсобная комната, которая была еще и местом отдыха и короткого перерыва, чтобы попить чая и перекусить в обед, оказалась еще и комнатой пыток. Каждый раз, а это было почти каждый день, когда воров приводили в комнату и жестоко наказывали, у обеих женщин до нервного шока обливалось сердце кровью. После таких экзекуций мама возвращалась с работы домой совершенно больная и морально опустошенная. Но, надо было работать и терпеть. Воры есть воры, сегодня один, завтра – другой. Бывали «урожайные» дни, когда число их за весь день удваивалось, а то и было, когда приводили 4-5 человек. Тогда женщины не могли ни поесть, ни посидеть отдохнуть в перерывах за время рабочего дня. Весь день нервотрепка и переживания и ни в коем случае нельзя было не то, что помочь, но проявить какое-либо сострадание или любопытство. Они не могли видеть, что за этим всем следовало, куда этих несчастных вели: в изолятор или выпроваживали на улицу, хотя вряд ли. Если это была японка, обязательно вызывали супруга, он был в ответе. Если попадался на воровстве китаец, его нещадно избивали и увозили в каталажку, с концами. Тогда рядовые люди знали только понаслышке о существовании японских «фабрик смерти» под Харбином и в других местах. Как оказалось впоследствии, там был «Пин фан – отряд 731», где проводились опыты над несчастными, которых свозили ото всюду и за малейшие провинности в том числе.

Китайские мадамки не попадались, во всяком случае, по городу они в одиночку не разгуливали. Старухи в то время на «сломанных» ножках дальше двора не путешествовали, особенно деревенские. Они целыми днями, сидя на кане, пряли хлопчатые нитки для приготовления тряпичной обуви, либо «бегали» на пятках по двору за малыми детьми. Китайцы панически боялись японцев, а уж воровать, так сподручнее у своих соотечественников или русских, только не у японцев. Так что в основном воры в кооперативе были японского происхождения.

У меня была возможность после уроков заходить на мамину работу в кооператив, и мама с тетей Тосей всегда находили чем-нибудь вкусненьким меня угостить, а то и перекусить. Домой я не торопилась, не любила сидеть дома в одиночестве, особенно зимой, когда рано темнеет. Болталась возле дома, заходила к соседке Постничихе, Ворониным. Мне казалось, в пустом доме, даже при свете, было не по себе, и я согласна была мерзнуть под дверью, но в дом не заходить. Но, вот возвращалась мама, и становилось светло и тепло. Она сразу растапливала плиту, ставила большой пятилитровый красно-оранжевый чайник, поджаривала картошечки, а то и пластики туфы (тофу), и мы с ней ужинали и пили чай с молоком. А из духовки шло благодатное тепло и хотелось поскорее спать после морозного пребывания на улице и долгих мук ожидания мамы. Но еще надо было учить уроки, ученье мне давалось легко, я была довольно начитанна, а вот письменные задания, особенно математику, делать каждый вечер было без особого рвения и радости. Кое-как промаявшись и делая вид, что все закончила, усыпляла бдительность родительницы, положив под учебник очередную книгу, принесенную из библиотеки, читала за полночь. А утром не могла проснуться, так еще бы поспать подольше! Да нет, надо было собираться, наскоро позавтракав и бросив в сумку бутерброд – пластик поджаренной туфы с двумя небольшими кусками черного хлеба, а то и поджаренный на соевом масле и присоленный хлеб.

Когда не случалось привода очередного воришки, а это было редко, я оставалась подольше у мамы на работе. Даже устраивалась что-то почитать, пока подсобная комната была без «посетителей». Забегала на минутку щебечущая Аннушка, и в комнате становилось светло! Но это случалось нечасто, и я уходила болтаться к Собору, а то и заходила в него, он всегда был открыт, и почти всегда там стоял гроб с покойником. Было жутко, но тянуло посмотреть. Пахло тленом, ладаном и увядающими цветами, и этот запах запомнился на всю жизнь. Вообще мы с девочками не могли пройти мимо Собора и часовни Иверской Божией Матери внутри ограды, ставили свечки и молились, особенно перед уроками, когда они были плохо выучены, и просили Николая Чудотворца, чтобы, сегодня не вызвали к доске!

Здесь, на первом этаже кооператива Мантэцу, было биндзё – по-японски уборная. Что характерно, их соответствующее место уединения не имело запоров, и для того, чтобы не попасть впросак, нужно было несколько раз постучать в дверь. Ответят – занято. И тот же знак обратно. Непривычно, по-азиатски, но зато учтиво вежливо.

Отец кашеварил на лесных концессиях в Тоогене. Кормил рабочих и всю жизнь называл себя: «Я — царский повар!», хотя, вероятнее всего, варил щи да кашу. Но в те времена леса изобиловали диким зверем и птицей. Ели медвежатину и кабанятину, стреляли дроф и диких уток, а уж фазаны были, как в городе курятина, только уж больно вкусное жаркое было из фазана! У отца было охотничье ружье марки «Пипер Байярд», он любил охотиться и частенько ездил на восточную линию на дроф и диких уток, а то и зайчатину привозил. Но это была уже другая зима, после Тоогена.

Толчком к уходу мамы из кооператива, а также возвращению отца домой, послужило одно очень важное событие, маме достались в наследство пол-дома и приличная сумма денег в российских золотых рублях и американских долларах, где просто необходимо было присутствие Отца дома. И тут наконец мамина работа закончилась. Я стала во время возвращаться из школы, дома было тепло, на плите что-то скворчало, весело кипел чайник, и мы во время садились обедать. А отец стал занят по горло свалившимся на наши головы неожиданным наследством.

Я на протяжении своего повествования часто упоминала своего деятельного и прозорливого Отца, который во истину был умным и толковым, умевшим в любой ситуации найти нужное решение, как и чем жить и как прокормить хотя и маленькую, но семью. А надеяться-то было не на кого и нечего. Никаких дотаций и пенсий не витало в воздухе, надежды, что придет добрый дядя и накормит и подаст. И он работал и не стеснялся любой работы, чтобы только быть независимым. И вот когда свалилось нежданно негаданно, как я сказала, на наши, а больше — на его голову, по тем эмигрантским временам (как оскорбительно это слово действовало!) неплохое наследство, он сразу решил, куда-то надо это все вложить. Но, по-скольку он был воспитан в многодетной семье, где не привили барство, то и свалившимся деньгам надо было найти нишу, в которой им не просто отлеживаться, а «работать». И он купил в Корпусном дом и сдал его в наем. Появились две дойные коровы, а раз молоко, то и не продавать же бутылками его по соседям, а переработать в сливки и масло. Значит нужен и сепаратор, и он его приобрел. Появился в доме велосипед и не простой, а «Бринабор», и ружье «Пипер Байярд», и он занялся вплотную домашним хозяйством. Но зимой часто наведывался в тайгу и привозил охотничьи трофеи: кабанятину, оленятину, однажды привез мясо медведя. Ездил в сезон за дрофами, гусями, а то и лысухами. Фазанов не бил, их и на рынках было полно, как курятины.

Домашнее хозяйство выручало и в послевоенные годы, но помимо него Отец всегда находил достойную хорошо оплачиваемую работу и работал, отдавая все силы и все свое уменье. Были моменты застоя, начало пятидесятых годов, когда труд не был востребован, тогда он говорил, что «чем бесплатно работать, лучше бесплатно спать!», и все равно что-то да находил и снова увлекался работой. Вот таким был мой Отец!

Вместо эпилога

Приходится все время возвращаться к мысли о японском присутствии, оно постоянно проходило солдатскими сапогами, то бишь ногами в обмотках, по нашей эмигрантской жизни в Харбине, и где бы мы ни находились и что бы ни делали, учились ли, или работали, веселились ли, или просто жили, японцы незримо стояли рядом, вернее их присутствие чувствовалось везде и во всем. Дети может быть и не знали многих аспектов всего этого, так как все больше считали, что над нами есть постоянный глаз Бюро Российских Эмигрантов, но оно-то как раз и было под пятой Японской Военной Миссии, оттуда все шло, и они были как-бы в стороне, в тени и в то же время все знали и понимали, как глубоко все мы находились под колпаком у японцев.

Японцы незримо присутствовали везде: в быту, в школе, в жертвенных работах, на школьных утрениках и елках, балах, в магазинах, пытались влезть в православные Храмы и внедрить свою богиню Аматэрасу, тем более влезали в эмигрантскую газету, где ежедневно помещали какую-то свою медицинскую рекламу о фирме «Кабусики Кайся от триппера и бели (отпадающая оболочка)», эту рекламу я читала в каждом номере газеты и никак не могла уловить смысла, что это за такая болезнь?

Каждое лето, как только начинались овощи, рыночные прилавки усердно поливались карболкой от холеры, да так, что купленые овощи становились не съедобными. Рынок был парализован. Делали насильно и прививки от холеры. Я помню, как нас с мамой загнали в амбулаторию и вкатили прививку, якобы от холеры. Уколы были очень болезненные, особенно после. Поэтому, придя домой, мама заставила меня и сама тоже выпила рюмку водки, чтобы сделать противоядие. Не знаю, какое действие она возымела, эта рюмка, только помню, радовались, что не попались на их удочку.

Я уже говорила, японцы любили фотографироваться с русскими детьми. Однажды я шла к маме в кооператив, в скверике возле памятника борцам против Комминтерна, двое молодых японцев, очевидно студенты, очень вежливо на ломаном русском попросили меня сняться с ними на фоне Николаевского Собора, за что потом мама не похвалила меня. Эта фотография сохранилась благодаря любимому Собору.

Я рассказала только малую часть жизни при японцах, а причины две – детский возраст, с его высоты и виделось малое, и, слава Богу, вторая причина такова, что во время отправили Японцев с китайской земли к себе на острова и не дали разгуляться, а то неизвестно, чем бы все эта их оккупация и когда закончилась, хотя четырнадцать лет для истории совсем малый срок, но кто знает, что бы сотворили они и сколько бы создали подобных Пин Фанов и сколько бы отправили человечества на Тот Свет в бактереологическоей войне, не случись бы развязки войны на Восточном фронте.

Прошло шесть лет. Я была уже замужней дамой и жила в городе Дальнем. И надо же было случиться, у дамы начали резаться два верхних зуба «мудрости»! Боль была нестерпимая, они прорезались и одновременно начали портиться. Щеку перекосило, опухоль полезла на глаз. Что делать? Я уже не помню, кто-то дал адрес японского зубного доктора, и я пошла к нему. И вот, несмотря на заплывшую десну так, что и зуба не видно, он убрал мою «мудрость», ставшую причиной адских мук, и все стало кончено.

Прошло какое-то время, и оказалось, что в десне «заблудился» осколок от зуба, который опять начал тревожить. Пришлось обратиться к нему еще раз окончательно, и я была ему благодарна.

Прошло еще какое-то время, и по городу прошел слух, мой доктор, который спас меня от заражения полости рта, избавил от нестерпимой боли и был так добр ко мне, сделал своей семье и себе «харакири», якобы прививая рак многочисленным своим пациентам.. Кто знает, ходили такие слухи.

Это был последний человек, оставивший под конец добрую память о Японцах.

Клуб любителей японской культуры

Похожие записи:

1 thoughts on “ЯПОНЦЫ: Окончание”

Добавить комментарийОтменить ответ

Подписаться: